***

Ночной бред, не сплю же. И не читаю.

***
Первое понимание, чувствование "есть", "пребывает" - все же не камни или деревья, они-то как вечность (явленная) в детстве не воспринимаются, - а люди. Родители, бабушка. И со временем не меняется, ничем не подменяется эта первая "привязь": что такое жизнь и что такое твоя вечность. Любимые мной люди - они ведь для меня просто "есть". Как Б-г. Никаким иным словом не описать ни эту связанность, обусловленность меня ими, ни мою надежду: никакой надежды нет. Нет ничего, что я хотела бы каким-то образом иметь, получить, как принимают вещь - из рук в руки. Не потому, что выпросить ее или выпросить ее опустошенную копию - нельзя. Просто нет ничего, что требовало бы заполнения - чем-то. "Есть" - и это все, абсолютное.

И они для меня - непонятны, неизвестны. Непредсказуемы во всем, и не оттого ли я так смотрю на них, на каждый поворот головы, на взлет голоса - с изумлением, обновляемым ежесекундно, с восхищением таким, как будто сама к этому причастна? Так не любуются людьми, так нельзя; тем более, что по умолчанию для меня неизвестны и непредсказуемы все - и я смотреть на них начинаю с почти таким же отнесенным на дальние мили, божественным удивлением, радостным и готовым рассыпаться смехом. А мне от этого становится жутко. Пока они, чужие, не заговорят, и так сильно не изменятся во всем, всем лицом и телом, всем. Пока голос не назовет их полными именами. Как правило, они страшны. Вот была же обезьянья фуга у меня за окнами...

А ведь "свои", мои - я представить не могу, что случится, если они не будут для меня той неизвестностью, которой являются. Не знаю; ужасаюсь представить. Я не ищу себя, я не желаю видеть себя в ком-либо, и я не отражаю никого, позволяя другу видеть себя. Я не умею ничего этого. И мне кажется, что они таковы. То есть мне кажется, что я их вижу. Не столь важно вот сейчас, насколько соприкасаются то, что вижу я, и что знают они. Но если вдруг этого не будет, и это место займу я - это будет самоубийство эллипса, прозрачной оболочки эго. Ужас солипсиста, в общем, обретение объективной реальностью черт субъективной. Логика дурного кошмара, которую не то что не переубедишь, но и не переиграешь.

***

Ночной бред, не сплю же. И не читаю.

***
Первое понимание, чувствование "есть", "пребывает" - все же не камни или деревья, они-то как вечность (явленная) в детстве не воспринимаются, - а люди. Родители, бабушка. И со временем не меняется, ничем не подменяется эта первая "привязь": что такое жизнь и что такое твоя вечность. Любимые мной люди - они ведь для меня просто "есть". Как Б-г. Никаким иным словом не описать ни эту связанность, обусловленность меня ими, ни мою надежду: никакой надежды нет. Нет ничего, что я хотела бы каким-то образом иметь, получить, как принимают вещь - из рук в руки. Не потому, что выпросить ее или выпросить ее опустошенную копию - нельзя. Просто нет ничего, что требовало бы заполнения - чем-то. "Есть" - и это все, абсолютное.

И они для меня - непонятны, неизвестны. Непредсказуемы во всем, и не оттого ли я так смотрю на них, на каждый поворот головы, на взлет голоса - с изумлением, обновляемым ежесекундно, с восхищением таким, как будто сама к этому причастна? Так не любуются людьми, так нельзя; тем более, что по умолчанию для меня неизвестны и непредсказуемы все - и я смотреть на них начинаю с почти таким же отнесенным на дальние мили, божественным удивлением, радостным и готовым рассыпаться смехом. А мне от этого становится жутко. Пока они, чужие, не заговорят, и так сильно не изменятся во всем, всем лицом и телом, всем. Пока голос не назовет их полными именами. Как правило, они страшны. Вот была же обезьянья фуга у меня за окнами...

А ведь "свои", мои - я представить не могу, что случится, если они не будут для меня той неизвестностью, которой являются. Не знаю; ужасаюсь представить. Я не ищу себя, я не желаю видеть себя в ком-либо, и я не отражаю никого, позволяя другу видеть себя. Я не умею ничего этого. И мне кажется, что они таковы. То есть мне кажется, что я их вижу. Не столь важно вот сейчас, насколько соприкасаются то, что вижу я, и что знают они. Но если вдруг этого не будет, и это место займу я - это будет самоубийство эллипса, прозрачной оболочки эго. Ужас солипсиста, в общем, обретение объективной реальностью черт субъективной. Логика дурного кошмара, которую не то что не переубедишь, но и не переиграешь.

***

Ночной бред, не сплю же. И не читаю.

***
Первое понимание, чувствование "есть", "пребывает" - все же не камни или деревья, они-то как вечность (явленная) в детстве не воспринимаются, - а люди. Родители, бабушка. И со временем не меняется, ничем не подменяется эта первая "привязь": что такое жизнь и что такое твоя вечность. Любимые мной люди - они ведь для меня просто "есть". Как Б-г. Никаким иным словом не описать ни эту связанность, обусловленность меня ими, ни мою надежду: никакой надежды нет. Нет ничего, что я хотела бы каким-то образом иметь, получить, как принимают вещь - из рук в руки. Не потому, что выпросить ее или выпросить ее опустошенную копию - нельзя. Просто нет ничего, что требовало бы заполнения - чем-то. "Есть" - и это все, абсолютное.

И они для меня - непонятны, неизвестны. Непредсказуемы во всем, и не оттого ли я так смотрю на них, на каждый поворот головы, на взлет голоса - с изумлением, обновляемым ежесекундно, с восхищением таким, как будто сама к этому причастна? Так не любуются людьми, так нельзя; тем более, что по умолчанию для меня неизвестны и непредсказуемы все - и я смотреть на них начинаю с почти таким же отнесенным на дальние мили, божественным удивлением, радостным и готовым рассыпаться смехом. А мне от этого становится жутко. Пока они, чужие, не заговорят, и так сильно не изменятся во всем, всем лицом и телом, всем. Пока голос не назовет их полными именами. Как правило, они страшны. Вот была же обезьянья фуга у меня за окнами...

А ведь "свои", мои - я представить не могу, что случится, если они не будут для меня той неизвестностью, которой являются. Не знаю; ужасаюсь представить. Я не ищу себя, я не желаю видеть себя в ком-либо, и я не отражаю никого, позволяя другу видеть себя. Я не умею ничего этого. И мне кажется, что они таковы. То есть мне кажется, что я их вижу. Не столь важно вот сейчас, насколько соприкасаются то, что вижу я, и что знают они. Но если вдруг этого не будет, и это место займу я - это будет самоубийство эллипса, прозрачной оболочки эго. Ужас солипсиста, в общем, обретение объективной реальностью черт субъективной. Логика дурного кошмара, которую не то что не переубедишь, но и не переиграешь.

***

Не надо откладывать, не надо спешить. Я всегда слишком надолго откладывала, оставляла вещь спать - потому и выпали из моей жизни года 2008, 2009 - и она осыпается, истирается. Я не то что не узнаю ее - она не обо мне, не для меня, не имеет ко мне никакого отношения. Я смотрю теперь на это, как на высохшие листы, и чувствую в этом какую-то опасность. Неужели мне так важно сейчас помнить, ясно проживать, отдавать себе отчет в каждом дне? Даже если так, прожитых бесценных осеней и зим это никак не вернет. Лет и весен - нет, я почти не помню, только самые границы зим и осеней; потому что они и так слишком наполнены собой, куда уж мне - еще и мне - в них вместиться. От весен - одни детские воспоминания о карабликах. От лет - жуткая тоска бесконечного ада, с некоторыми перерывами: на выходные и праздники. Летом - утраты. И меня в них нет. И даже конца у лета нет, и сна летом нет. Просто в один миг все обрубается, то ли ключ в замке поворачивается и меня выпускают, то ли занавес и глубина меняются, и я выхожу. Май - это еще последнее, что радует, перед этим забытьем: когда впервые на ночь остается открытым балкон, и всю ночь слышишь и видишь, как листья касаются дорожки фонарного света, которая протягивается в наш дом, между наших кроватей, как листья ступают и сходят с нее. По ней и правда можно войти. А можно лежать и ждать.

И поторопиться - тоже нельзя. Нельзя спешить бросить, забыть, вынести за пределы себя то, что не успело еще завершиться. Нельзя что бы то ни было закончить по своему желанию, избыть. А для меня единственный механизм забывания, единственный работающий - это формулировка, определение. Я совершенно точно не смогу вспомнить близко хотя бы - то, что четко было сформулировани, абсолютно, для меня - универсально. Всё, это - затворяющая надпись. Камень над мечом и т.п. Смывающая вода. И, к сожалению, это не только средство спасения, это маховик, раскрутив который, становишься его жертвой, как Дон Кихот своих мельниц. Это самостоятельная вещь - и ее нельзя слишком усердно кормить.
Она не освобождает места для чего-то иного, она занимает его собой.

И самое важное - не торопиться говорить, пока не вызреют слова, не станут завершенной сущностью и абсолютной твоей истиной. Предметом абсолютной веры, не интеллектуальной убежденности. Как и следует читать, чтобы понять, что "ветер гонит волны от порога, омывая стопы у деревьев " и "стрелы растут, как орешник" - нужно просто этому абсолютно поверить.

И - вопрос самосохранения. Опережая это время - не изживаешь переживание, а не панически и бессмысленно сбрасываешь с себя первые признаки, первые меты, то есть - не его. Нельзя сказать, что ветка, ломающаяся под тяжестью завязи, принесла земле яблоко.

Неточно, неистинно, неправильно, недостоверно это все сказано. Это тоже не - завершилось.

***
Не нужно ничего искать, сейчас, намеренно, опасаясь не нейти. Самый верный способ не найти. Слова, становящиеся твоей абсолютной правдой, являются сами. Вообще не к тебе, ничуть не через тебя. Просто лучащийся поток. И каким-то чудесным образом он оказывается говорящим что-то важное и о тебе. И даже всецело понятным, в полноте своей принимаемым тобой. Проходящим через эту узкую щель, замочную скважину, не искажаясь и не расщепляясь, как настоящий луч света. То есть эти слова не были ни искусственными, ни "придуманными". Эти-то, протаскиваемые сквозь скважину в "реальность", в оформленность - ломаются, как ломаются игрушки. Хлам.

Это именно нашлись - затерянные, из множества вариантов - их место (материя, тело) и время (звук, этот вариант протяженности, способ соизмерения с твоей жизнью).

Я не знаю, как это происходит. И не знаю, кончно, критерия, как это - "чему абсолютно веришь". Но таких оживших моментов много, они чаще рассыпаны, но иногда сконцентрированы, собраны в одну святящуюся нить. И когда нанизываешь на нее, как бусины, свои руки одну за другой, как шаги, свою жизь воспринимаешь как чудо, веришь и не веришь ей.

Куда там Ариадне- жизнеспасительнице.

***
А собиралась вообще-то всего лишь отыскать и положить здесь, как я переводила (пересказывала, таргум получился, даже не околоперевод) Яцека Качмарского.
Не могу искать.
"Лежу, болею, сам себя жалею."
Нифига не понимаю, не прихожу в сознание, глаза не разлепляю.

***

Не надо откладывать, не надо спешить. Я всегда слишком надолго откладывала, оставляла вещь спать - потому и выпали из моей жизни года 2008, 2009 - и она осыпается, истирается. Я не то что не узнаю ее - она не обо мне, не для меня, не имеет ко мне никакого отношения. Я смотрю теперь на это, как на высохшие листы, и чувствую в этом какую-то опасность. Неужели мне так важно сейчас помнить, ясно проживать, отдавать себе отчет в каждом дне? Даже если так, прожитых бесценных осеней и зим это никак не вернет. Лет и весен - нет, я почти не помню, только самые границы зим и осеней; потому что они и так слишком наполнены собой, куда уж мне - еще и мне - в них вместиться. От весен - одни детские воспоминания о карабликах. От лет - жуткая тоска бесконечного ада, с некоторыми перерывами: на выходные и праздники. Летом - утраты. И меня в них нет. И даже конца у лета нет, и сна летом нет. Просто в один миг все обрубается, то ли ключ в замке поворачивается и меня выпускают, то ли занавес и глубина меняются, и я выхожу. Май - это еще последнее, что радует, перед этим забытьем: когда впервые на ночь остается открытым балкон, и всю ночь слышишь и видишь, как листья касаются дорожки фонарного света, которая протягивается в наш дом, между наших кроватей, как листья ступают и сходят с нее. По ней и правда можно войти. А можно лежать и ждать.

И поторопиться - тоже нельзя. Нельзя спешить бросить, забыть, вынести за пределы себя то, что не успело еще завершиться. Нельзя что бы то ни было закончить по своему желанию, избыть. А для меня единственный механизм забывания, единственный работающий - это формулировка, определение. Я совершенно точно не смогу вспомнить близко хотя бы - то, что четко было сформулировани, абсолютно, для меня - универсально. Всё, это - затворяющая надпись. Камень над мечом и т.п. Смывающая вода. И, к сожалению, это не только средство спасения, это маховик, раскрутив который, становишься его жертвой, как Дон Кихот своих мельниц. Это самостоятельная вещь - и ее нельзя слишком усердно кормить.
Она не освобождает места для чего-то иного, она занимает его собой.

И самое важное - не торопиться говорить, пока не вызреют слова, не станут завершенной сущностью и абсолютной твоей истиной. Предметом абсолютной веры, не интеллектуальной убежденности. Как и следует читать, чтобы понять, что "ветер гонит волны от порога, омывая стопы у деревьев " и "стрелы растут, как орешник" - нужно просто этому абсолютно поверить.

И - вопрос самосохранения. Опережая это время - не изживаешь переживание, а не панически и бессмысленно сбрасываешь с себя первые признаки, первые меты, то есть - не его. Нельзя сказать, что ветка, ломающаяся под тяжестью завязи, принесла земле яблоко.

Неточно, неистинно, неправильно, недостоверно это все сказано. Это тоже не - завершилось.

***
Не нужно ничего искать, сейчас, намеренно, опасаясь не нейти. Самый верный способ не найти. Слова, становящиеся твоей абсолютной правдой, являются сами. Вообще не к тебе, ничуть не через тебя. Просто лучащийся поток. И каким-то чудесным образом он оказывается говорящим что-то важное и о тебе. И даже всецело понятным, в полноте своей принимаемым тобой. Проходящим через эту узкую щель, замочную скважину, не искажаясь и не расщепляясь, как настоящий луч света. То есть эти слова не были ни искусственными, ни "придуманными". Эти-то, протаскиваемые сквозь скважину в "реальность", в оформленность - ломаются, как ломаются игрушки. Хлам.

Это именно нашлись - затерянные, из множества вариантов - их место (материя, тело) и время (звук, этот вариант протяженности, способ соизмерения с твоей жизнью).

Я не знаю, как это происходит. И не знаю, кончно, критерия, как это - "чему абсолютно веришь". Но таких оживших моментов много, они чаще рассыпаны, но иногда сконцентрированы, собраны в одну святящуюся нить. И когда нанизываешь на нее, как бусины, свои руки одну за другой, как шаги, свою жизь воспринимаешь как чудо, веришь и не веришь ей.

Куда там Ариадне- жизнеспасительнице.

***
А собиралась вообще-то всего лишь отыскать и положить здесь, как я переводила (пересказывала, таргум получился, даже не околоперевод) Яцека Качмарского.
Не могу искать.
"Лежу, болею, сам себя жалею."
Нифига не понимаю, не прихожу в сознание, глаза не разлепляю.

***

Не надо откладывать, не надо спешить. Я всегда слишком надолго откладывала, оставляла вещь спать - потому и выпали из моей жизни года 2008, 2009 - и она осыпается, истирается. Я не то что не узнаю ее - она не обо мне, не для меня, не имеет ко мне никакого отношения. Я смотрю теперь на это, как на высохшие листы, и чувствую в этом какую-то опасность. Неужели мне так важно сейчас помнить, ясно проживать, отдавать себе отчет в каждом дне? Даже если так, прожитых бесценных осеней и зим это никак не вернет. Лет и весен - нет, я почти не помню, только самые границы зим и осеней; потому что они и так слишком наполнены собой, куда уж мне - еще и мне - в них вместиться. От весен - одни детские воспоминания о карабликах. От лет - жуткая тоска бесконечного ада, с некоторыми перерывами: на выходные и праздники. Летом - утраты. И меня в них нет. И даже конца у лета нет, и сна летом нет. Просто в один миг все обрубается, то ли ключ в замке поворачивается и меня выпускают, то ли занавес и глубина меняются, и я выхожу. Май - это еще последнее, что радует, перед этим забытьем: когда впервые на ночь остается открытым балкон, и всю ночь слышишь и видишь, как листья касаются дорожки фонарного света, которая протягивается в наш дом, между наших кроватей, как листья ступают и сходят с нее. По ней и правда можно войти. А можно лежать и ждать.

И поторопиться - тоже нельзя. Нельзя спешить бросить, забыть, вынести за пределы себя то, что не успело еще завершиться. Нельзя что бы то ни было закончить по своему желанию, избыть. А для меня единственный механизм забывания, единственный работающий - это формулировка, определение. Я совершенно точно не смогу вспомнить близко хотя бы - то, что четко было сформулировани, абсолютно, для меня - универсально. Всё, это - затворяющая надпись. Камень над мечом и т.п. Смывающая вода. И, к сожалению, это не только средство спасения, это маховик, раскрутив который, становишься его жертвой, как Дон Кихот своих мельниц. Это самостоятельная вещь - и ее нельзя слишком усердно кормить.
Она не освобождает места для чего-то иного, она занимает его собой.

И самое важное - не торопиться говорить, пока не вызреют слова, не станут завершенной сущностью и абсолютной твоей истиной. Предметом абсолютной веры, не интеллектуальной убежденности. Как и следует читать, чтобы понять, что "ветер гонит волны от порога, омывая стопы у деревьев " и "стрелы растут, как орешник" - нужно просто этому абсолютно поверить.

И - вопрос самосохранения. Опережая это время - не изживаешь переживание, а не панически и бессмысленно сбрасываешь с себя первые признаки, первые меты, то есть - не его. Нельзя сказать, что ветка, ломающаяся под тяжестью завязи, принесла земле яблоко.

Неточно, неистинно, неправильно, недостоверно это все сказано. Это тоже не - завершилось.

***
Не нужно ничего искать, сейчас, намеренно, опасаясь не нейти. Самый верный способ не найти. Слова, становящиеся твоей абсолютной правдой, являются сами. Вообще не к тебе, ничуть не через тебя. Просто лучащийся поток. И каким-то чудесным образом он оказывается говорящим что-то важное и о тебе. И даже всецело понятным, в полноте своей принимаемым тобой. Проходящим через эту узкую щель, замочную скважину, не искажаясь и не расщепляясь, как настоящий луч света. То есть эти слова не были ни искусственными, ни "придуманными". Эти-то, протаскиваемые сквозь скважину в "реальность", в оформленность - ломаются, как ломаются игрушки. Хлам.

Это именно нашлись - затерянные, из множества вариантов - их место (материя, тело) и время (звук, этот вариант протяженности, способ соизмерения с твоей жизнью).

Я не знаю, как это происходит. И не знаю, кончно, критерия, как это - "чему абсолютно веришь". Но таких оживших моментов много, они чаще рассыпаны, но иногда сконцентрированы, собраны в одну святящуюся нить. И когда нанизываешь на нее, как бусины, свои руки одну за другой, как шаги, свою жизь воспринимаешь как чудо, веришь и не веришь ей.

Куда там Ариадне- жизнеспасительнице.

***
А собиралась вообще-то всего лишь отыскать и положить здесь, как я переводила (пересказывала, таргум получился, даже не околоперевод) Яцека Качмарского.
Не могу искать.
"Лежу, болею, сам себя жалею."
Нифига не понимаю, не прихожу в сознание, глаза не разлепляю.

Законная жестокость или Жестокость в законе

Оригинал взят у anastgal в Законная жестокость или Жестокость в законе

В продолжение моего вчерашнего поста Органы опеки снова убивают невинных... все подробности непосредственно от телеканала Вести-Москва, поднявшего тему:
* * *

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы Пожилой москвич пытается вернуть из приюта собственного внука. Туда четвероклассника насильно отправили районные органы опеки, посчитав, что возраст дедушки, который воспитывал мальчика с рождения, уже не позволяет заниматься ребенком. В этой скандальной истории много неясного. В приют ребенка увезли, не оповестив единственного родственника, а знакомым, которые пытаются помочь семье, отказали в оформлении опеки.

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы.

"Я звоню ему: Дима, я иду за тобой. Он мне отвечает, что он в ОВД. Я сначала подумал, что он шутит. Пошел в ОВД, но они мне ничего не сообщили", - рассказывает Борис Павлович.

Они - это органы опеки. Мальчика забирали из школы, как опасного преступника, с полицией и "неотложкой". Единственный родственник – дедушка - ничего об этой спецоперации не знал. Учителя тоже оказались застигнуты врасплох.

"У нас было первое желание его спрятать. Сказать, что он не пришел в школу. Мы хотели его спрятать где-то в учительском туалете", - говорят учителя.

Вместо дома четвероклассник сначала оказался в спецраспределителе для бездомных, потом - в ОВД, теперь - в приюте.

А главное - все по закону. Органы опеки изъяли ребенка, признав его дедушку слишком старым, чтобы быть опекуном.

"На что мне все это? Мне не интересно! Хоть стреляйся, как говорится. Я еще крепкий дед! Я не пью, не курю, у меня отец до 95 лет жил. Вот решили каким-то образом от меня избавиться, мальчика не пощадили", - продолжает Борис Павлович.

Мать Димы пропала без вести, отец умер два года назад. Мальчика воспитывали бабушка и дедушка. Официального опекуна - бабушки - не стало этим летом. Временную опеку Борис Павлович оформить успел. Пока собирал документы на постоянную, чиновники решили - место мальчика в приюте.

"Директор школы звонила в муниципалитет, просила о том, чтобы продлили сроки опеки, чтобы хотя бы дали до конца недели доучиться, чтобы дедушка мог собрать документы. Для нас это было неожиданно, нас не предупреждали о том, что ребенка заберут. Психолог не могла его подготовить", - переживает Светлана Стрельникова, социальный педагог школы № 539 города Москвы.

Решение о невозможности дедушки быть кандидатом в опекуны специальная комиссия вынесла единогласно. Судьбу ребенка решили девять чужих голосов. Возраст 79 лет стал для Бориса Павловича приговором.

"По поводу Бориса Павловича не идет разговор. По поводу Бориса Павловича вопрос закрыт", - заявили в органах опеки.

"Я могу привести сколько угодно примеров, когда человек и в 75, и в 80, и в 90 лет является абсолютно дееспособным, нормальным, прекрасным, активным, занимает очень серьезные посты. Если они могут руководить, как Ирина Антонова, своим замечательным музеем, как до недавнего времени Юрий Любимов чуть ли не до 90 лет театром, то, уж, конечно, своего собственного внука тоже могут сопровождать", - уверен Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребёнка в городе Москве.

В своей трехкомнатной квартире пенсионер сейчас почти не бывает. Каждый день он обивает пороги госучреждений, чтобы официально доказать - он крепкий старик.

"Три раза в неделю хожу сюда, в больницу ездил, заявления носил. И на Арбат, и на Петровку за справками ездил. Никакой логики здесь нет", - сетует Борис Павлович.

Это отсутствие логики закону не противоречит. То, что дед воспитывал внука с самого рождения - не аргумент. В борьбе органов опеки за собственную репутацию разменной монетой стал ребенок.

"Здесь перестраховывается опека - как бы чего не вышло, как бы чего не случилось. Дедушка старенький, ребенка не отдавать, а лучше его содержать в детском учреждении, где у него будет подушевое финансирование. Я думаю, в этой ситуации надо просто помочь семье, помочь дедушке и, в первую очередь, помочь мальчику", - считает Павел Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка.

Все это время Дима находится в приюте. Свидание с единственным родственником - строго по графику.

- Я к тебе хочу!
- Ко мне хочешь!
- Потерпи, дедуль!

Сколько терпеть дедушке и внуку в органах опеки, не говорят. Мама одноклассницы Димы попыталась оформить опеку на себя, даже собрала нужные документы, но женщине отказали, не вдаваясь в причины.

"На любые слова у них находятся какие-то совершенно правильные ответы, но эти ответы настолько прилизанные и оторванные от жизни. И ни на какие человеческие факторы люди не ведутся и не хотят давать ответ, который действительно поможет ребенку", - подчеркнула Наталья Чекунова, мать одноклассника Димы Сенюшкина.

Пока же единственная помощь ребенку - это редкие свидания с дедом. Оба плачут и просят друг друга держаться. Отстоять свое право на внука дедушка, по закону, может теперь только через суд. Органы опеки, тем временем, готовят документы на передачу Димы в другую семью.

Автор материала: Василий Мальцев, адрес размещения статьи
Источник: Вести-Москва vesti-moscow.ru, © 2011 Государственный интернет-канал "Россия" 2001 - 2011
----

Я требую не только вернуть внука дедушке с извинениями и выплатой морального ущерба из личных карманов всех тех бездушных, кто замешен в этом беспределе, но сурово и показательно НАКАЗАТЬ виновных!!!  Органам опеки - и я требую конкретных имён! - показалось, что старик страдал маловато, а мальчик ещё недостаточный такой сиротка, и его надо лишить родного деда, школы, одноклассников, друзей. Этот садизм ДОЛЖЕН БЫТЬ НАКАЗАН!!!
Кому понадобился этот ребёнок? - спрашиваю я. Или кому-то приглянулась дедушкина квартира?
Нет, я не хочу строить предположения - не моё это дело и не моя обязанность.
----
UPD 1: Дедушка отвечает на вопросы корреспондентов: http://www.rusnovosti.ru/guests/interviews/167661/167662/
В тексте упоминаются ИМЕНА тех двух тёток, которые всем заправляют по этому делу в опеке! И откровенно заявляется, что НИКАКОЙ управы на этих дамочек НЕТ, в том числе на них никак не может повлиять даже уполномоченный Астахов.
Стало понятно и о взрослой внучке дедушки... Представители опеки её запугали самым откровенным образом!
------
UPD 2: Кажется наши усилия не пропали даром!!!
tapka (132.199.172.151) wrote:

14 Окт, 2011 15:11 (местное)

http://rusnovosti.ru/news/167760/
...на вторник назначено новое заседание комиссии органов опеки, на котором он будет принято решение о возвращении 9-летнего Димы домой. По словам Ф.Барсагова. над мальчиком будет оформлена двойная опека: «Есть в родительском комитете школы прекрасная женщина. Она возьмет опеку. Он будет с дедушкой жить и в то же время более молодой опекун будет оказывать ему помощь».
-----
UPD 3: Последние новости ТУТ

Законная жестокость или Жестокость в законе

Оригинал взят у anastgal в Законная жестокость или Жестокость в законе

В продолжение моего вчерашнего поста Органы опеки снова убивают невинных... все подробности непосредственно от телеканала Вести-Москва, поднявшего тему:
* * *

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы Пожилой москвич пытается вернуть из приюта собственного внука. Туда четвероклассника насильно отправили районные органы опеки, посчитав, что возраст дедушки, который воспитывал мальчика с рождения, уже не позволяет заниматься ребенком. В этой скандальной истории много неясного. В приют ребенка увезли, не оповестив единственного родственника, а знакомым, которые пытаются помочь семье, отказали в оформлении опеки.

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы.

"Я звоню ему: Дима, я иду за тобой. Он мне отвечает, что он в ОВД. Я сначала подумал, что он шутит. Пошел в ОВД, но они мне ничего не сообщили", - рассказывает Борис Павлович.

Они - это органы опеки. Мальчика забирали из школы, как опасного преступника, с полицией и "неотложкой". Единственный родственник – дедушка - ничего об этой спецоперации не знал. Учителя тоже оказались застигнуты врасплох.

"У нас было первое желание его спрятать. Сказать, что он не пришел в школу. Мы хотели его спрятать где-то в учительском туалете", - говорят учителя.

Вместо дома четвероклассник сначала оказался в спецраспределителе для бездомных, потом - в ОВД, теперь - в приюте.

А главное - все по закону. Органы опеки изъяли ребенка, признав его дедушку слишком старым, чтобы быть опекуном.

"На что мне все это? Мне не интересно! Хоть стреляйся, как говорится. Я еще крепкий дед! Я не пью, не курю, у меня отец до 95 лет жил. Вот решили каким-то образом от меня избавиться, мальчика не пощадили", - продолжает Борис Павлович.

Мать Димы пропала без вести, отец умер два года назад. Мальчика воспитывали бабушка и дедушка. Официального опекуна - бабушки - не стало этим летом. Временную опеку Борис Павлович оформить успел. Пока собирал документы на постоянную, чиновники решили - место мальчика в приюте.

"Директор школы звонила в муниципалитет, просила о том, чтобы продлили сроки опеки, чтобы хотя бы дали до конца недели доучиться, чтобы дедушка мог собрать документы. Для нас это было неожиданно, нас не предупреждали о том, что ребенка заберут. Психолог не могла его подготовить", - переживает Светлана Стрельникова, социальный педагог школы № 539 города Москвы.

Решение о невозможности дедушки быть кандидатом в опекуны специальная комиссия вынесла единогласно. Судьбу ребенка решили девять чужих голосов. Возраст 79 лет стал для Бориса Павловича приговором.

"По поводу Бориса Павловича не идет разговор. По поводу Бориса Павловича вопрос закрыт", - заявили в органах опеки.

"Я могу привести сколько угодно примеров, когда человек и в 75, и в 80, и в 90 лет является абсолютно дееспособным, нормальным, прекрасным, активным, занимает очень серьезные посты. Если они могут руководить, как Ирина Антонова, своим замечательным музеем, как до недавнего времени Юрий Любимов чуть ли не до 90 лет театром, то, уж, конечно, своего собственного внука тоже могут сопровождать", - уверен Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребёнка в городе Москве.

В своей трехкомнатной квартире пенсионер сейчас почти не бывает. Каждый день он обивает пороги госучреждений, чтобы официально доказать - он крепкий старик.

"Три раза в неделю хожу сюда, в больницу ездил, заявления носил. И на Арбат, и на Петровку за справками ездил. Никакой логики здесь нет", - сетует Борис Павлович.

Это отсутствие логики закону не противоречит. То, что дед воспитывал внука с самого рождения - не аргумент. В борьбе органов опеки за собственную репутацию разменной монетой стал ребенок.

"Здесь перестраховывается опека - как бы чего не вышло, как бы чего не случилось. Дедушка старенький, ребенка не отдавать, а лучше его содержать в детском учреждении, где у него будет подушевое финансирование. Я думаю, в этой ситуации надо просто помочь семье, помочь дедушке и, в первую очередь, помочь мальчику", - считает Павел Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка.

Все это время Дима находится в приюте. Свидание с единственным родственником - строго по графику.

- Я к тебе хочу!
- Ко мне хочешь!
- Потерпи, дедуль!

Сколько терпеть дедушке и внуку в органах опеки, не говорят. Мама одноклассницы Димы попыталась оформить опеку на себя, даже собрала нужные документы, но женщине отказали, не вдаваясь в причины.

"На любые слова у них находятся какие-то совершенно правильные ответы, но эти ответы настолько прилизанные и оторванные от жизни. И ни на какие человеческие факторы люди не ведутся и не хотят давать ответ, который действительно поможет ребенку", - подчеркнула Наталья Чекунова, мать одноклассника Димы Сенюшкина.

Пока же единственная помощь ребенку - это редкие свидания с дедом. Оба плачут и просят друг друга держаться. Отстоять свое право на внука дедушка, по закону, может теперь только через суд. Органы опеки, тем временем, готовят документы на передачу Димы в другую семью.

Автор материала: Василий Мальцев, адрес размещения статьи
Источник: Вести-Москва vesti-moscow.ru, © 2011 Государственный интернет-канал "Россия" 2001 - 2011
----

Я требую не только вернуть внука дедушке с извинениями и выплатой морального ущерба из личных карманов всех тех бездушных, кто замешен в этом беспределе, но сурово и показательно НАКАЗАТЬ виновных!!!  Органам опеки - и я требую конкретных имён! - показалось, что старик страдал маловато, а мальчик ещё недостаточный такой сиротка, и его надо лишить родного деда, школы, одноклассников, друзей. Этот садизм ДОЛЖЕН БЫТЬ НАКАЗАН!!!
Кому понадобился этот ребёнок? - спрашиваю я. Или кому-то приглянулась дедушкина квартира?
Нет, я не хочу строить предположения - не моё это дело и не моя обязанность.
----
UPD 1: Дедушка отвечает на вопросы корреспондентов: http://www.rusnovosti.ru/guests/interviews/167661/167662/
В тексте упоминаются ИМЕНА тех двух тёток, которые всем заправляют по этому делу в опеке! И откровенно заявляется, что НИКАКОЙ управы на этих дамочек НЕТ, в том числе на них никак не может повлиять даже уполномоченный Астахов.
Стало понятно и о взрослой внучке дедушки... Представители опеки её запугали самым откровенным образом!
------
UPD 2: Кажется наши усилия не пропали даром!!!
tapka (132.199.172.151) wrote:

14 Окт, 2011 15:11 (местное)

http://rusnovosti.ru/news/167760/
...на вторник назначено новое заседание комиссии органов опеки, на котором он будет принято решение о возвращении 9-летнего Димы домой. По словам Ф.Барсагова. над мальчиком будет оформлена двойная опека: «Есть в родительском комитете школы прекрасная женщина. Она возьмет опеку. Он будет с дедушкой жить и в то же время более молодой опекун будет оказывать ему помощь».
-----
UPD 3: Последние новости ТУТ

Законная жестокость или Жестокость в законе

Оригинал взят у anastgal в Законная жестокость или Жестокость в законе

В продолжение моего вчерашнего поста Органы опеки снова убивают невинных... все подробности непосредственно от телеканала Вести-Москва, поднявшего тему:
* * *

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы Пожилой москвич пытается вернуть из приюта собственного внука. Туда четвероклассника насильно отправили районные органы опеки, посчитав, что возраст дедушки, который воспитывал мальчика с рождения, уже не позволяет заниматься ребенком. В этой скандальной истории много неясного. В приют ребенка увезли, не оповестив единственного родственника, а знакомым, которые пытаются помочь семье, отказали в оформлении опеки.

Уже месяц хозяин книжек и игрушек находится в приюте. О том, что внук теперь не его, а государственный, Борис Павлович узнал по телефону, когда шел встречать мальчика из школы.

"Я звоню ему: Дима, я иду за тобой. Он мне отвечает, что он в ОВД. Я сначала подумал, что он шутит. Пошел в ОВД, но они мне ничего не сообщили", - рассказывает Борис Павлович.

Они - это органы опеки. Мальчика забирали из школы, как опасного преступника, с полицией и "неотложкой". Единственный родственник – дедушка - ничего об этой спецоперации не знал. Учителя тоже оказались застигнуты врасплох.

"У нас было первое желание его спрятать. Сказать, что он не пришел в школу. Мы хотели его спрятать где-то в учительском туалете", - говорят учителя.

Вместо дома четвероклассник сначала оказался в спецраспределителе для бездомных, потом - в ОВД, теперь - в приюте.

А главное - все по закону. Органы опеки изъяли ребенка, признав его дедушку слишком старым, чтобы быть опекуном.

"На что мне все это? Мне не интересно! Хоть стреляйся, как говорится. Я еще крепкий дед! Я не пью, не курю, у меня отец до 95 лет жил. Вот решили каким-то образом от меня избавиться, мальчика не пощадили", - продолжает Борис Павлович.

Мать Димы пропала без вести, отец умер два года назад. Мальчика воспитывали бабушка и дедушка. Официального опекуна - бабушки - не стало этим летом. Временную опеку Борис Павлович оформить успел. Пока собирал документы на постоянную, чиновники решили - место мальчика в приюте.

"Директор школы звонила в муниципалитет, просила о том, чтобы продлили сроки опеки, чтобы хотя бы дали до конца недели доучиться, чтобы дедушка мог собрать документы. Для нас это было неожиданно, нас не предупреждали о том, что ребенка заберут. Психолог не могла его подготовить", - переживает Светлана Стрельникова, социальный педагог школы № 539 города Москвы.

Решение о невозможности дедушки быть кандидатом в опекуны специальная комиссия вынесла единогласно. Судьбу ребенка решили девять чужих голосов. Возраст 79 лет стал для Бориса Павловича приговором.

"По поводу Бориса Павловича не идет разговор. По поводу Бориса Павловича вопрос закрыт", - заявили в органах опеки.

"Я могу привести сколько угодно примеров, когда человек и в 75, и в 80, и в 90 лет является абсолютно дееспособным, нормальным, прекрасным, активным, занимает очень серьезные посты. Если они могут руководить, как Ирина Антонова, своим замечательным музеем, как до недавнего времени Юрий Любимов чуть ли не до 90 лет театром, то, уж, конечно, своего собственного внука тоже могут сопровождать", - уверен Евгений Бунимович, уполномоченный по правам ребёнка в городе Москве.

В своей трехкомнатной квартире пенсионер сейчас почти не бывает. Каждый день он обивает пороги госучреждений, чтобы официально доказать - он крепкий старик.

"Три раза в неделю хожу сюда, в больницу ездил, заявления носил. И на Арбат, и на Петровку за справками ездил. Никакой логики здесь нет", - сетует Борис Павлович.

Это отсутствие логики закону не противоречит. То, что дед воспитывал внука с самого рождения - не аргумент. В борьбе органов опеки за собственную репутацию разменной монетой стал ребенок.

"Здесь перестраховывается опека - как бы чего не вышло, как бы чего не случилось. Дедушка старенький, ребенка не отдавать, а лучше его содержать в детском учреждении, где у него будет подушевое финансирование. Я думаю, в этой ситуации надо просто помочь семье, помочь дедушке и, в первую очередь, помочь мальчику", - считает Павел Астахов, уполномоченный при президенте РФ по правам ребёнка.

Все это время Дима находится в приюте. Свидание с единственным родственником - строго по графику.

- Я к тебе хочу!
- Ко мне хочешь!
- Потерпи, дедуль!

Сколько терпеть дедушке и внуку в органах опеки, не говорят. Мама одноклассницы Димы попыталась оформить опеку на себя, даже собрала нужные документы, но женщине отказали, не вдаваясь в причины.

"На любые слова у них находятся какие-то совершенно правильные ответы, но эти ответы настолько прилизанные и оторванные от жизни. И ни на какие человеческие факторы люди не ведутся и не хотят давать ответ, который действительно поможет ребенку", - подчеркнула Наталья Чекунова, мать одноклассника Димы Сенюшкина.

Пока же единственная помощь ребенку - это редкие свидания с дедом. Оба плачут и просят друг друга держаться. Отстоять свое право на внука дедушка, по закону, может теперь только через суд. Органы опеки, тем временем, готовят документы на передачу Димы в другую семью.

Автор материала: Василий Мальцев, адрес размещения статьи
Источник: Вести-Москва vesti-moscow.ru, © 2011 Государственный интернет-канал "Россия" 2001 - 2011
----

Я требую не только вернуть внука дедушке с извинениями и выплатой морального ущерба из личных карманов всех тех бездушных, кто замешен в этом беспределе, но сурово и показательно НАКАЗАТЬ виновных!!!  Органам опеки - и я требую конкретных имён! - показалось, что старик страдал маловато, а мальчик ещё недостаточный такой сиротка, и его надо лишить родного деда, школы, одноклассников, друзей. Этот садизм ДОЛЖЕН БЫТЬ НАКАЗАН!!!
Кому понадобился этот ребёнок? - спрашиваю я. Или кому-то приглянулась дедушкина квартира?
Нет, я не хочу строить предположения - не моё это дело и не моя обязанность.
----
UPD 1: Дедушка отвечает на вопросы корреспондентов: http://www.rusnovosti.ru/guests/interviews/167661/167662/
В тексте упоминаются ИМЕНА тех двух тёток, которые всем заправляют по этому делу в опеке! И откровенно заявляется, что НИКАКОЙ управы на этих дамочек НЕТ, в том числе на них никак не может повлиять даже уполномоченный Астахов.
Стало понятно и о взрослой внучке дедушки... Представители опеки её запугали самым откровенным образом!
------
UPD 2: Кажется наши усилия не пропали даром!!!
tapka (132.199.172.151) wrote:

14 Окт, 2011 15:11 (местное)

http://rusnovosti.ru/news/167760/
...на вторник назначено новое заседание комиссии органов опеки, на котором он будет принято решение о возвращении 9-летнего Димы домой. По словам Ф.Барсагова. над мальчиком будет оформлена двойная опека: «Есть в родительском комитете школы прекрасная женщина. Она возьмет опеку. Он будет с дедушкой жить и в то же время более молодой опекун будет оказывать ему помощь».
-----
UPD 3: Последние новости ТУТ