![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
shlomith_mirkaНе надо откладывать, не надо спешить. Я всегда слишком надолго откладывала, оставляла вещь спать - потому и выпали из моей жизни года 2008, 2009 - и она осыпается, истирается. Я не то что не узнаю ее - она не обо мне, не для меня, не имеет ко мне никакого отношения. Я смотрю теперь на это, как на высохшие листы, и чувствую в этом какую-то опасность. Неужели мне так важно сейчас помнить, ясно проживать, отдавать себе отчет в каждом дне? Даже если так, прожитых бесценных осеней и зим это никак не вернет. Лет и весен - нет, я почти не помню, только самые границы зим и осеней; потому что они и так слишком наполнены собой, куда уж мне - еще и мне - в них вместиться. От весен - одни детские воспоминания о карабликах. От лет - жуткая тоска бесконечного ада, с некоторыми перерывами: на выходные и праздники. Летом - утраты. И меня в них нет. И даже конца у лета нет, и сна летом нет. Просто в один миг все обрубается, то ли ключ в замке поворачивается и меня выпускают, то ли занавес и глубина меняются, и я выхожу. Май - это еще последнее, что радует, перед этим забытьем: когда впервые на ночь остается открытым балкон, и всю ночь слышишь и видишь, как листья касаются дорожки фонарного света, которая протягивается в наш дом, между наших кроватей, как листья ступают и сходят с нее. По ней и правда можно войти. А можно лежать и ждать.
И поторопиться - тоже нельзя. Нельзя спешить бросить, забыть, вынести за пределы себя то, что не успело еще завершиться. Нельзя что бы то ни было закончить по своему желанию, избыть. А для меня единственный механизм забывания, единственный работающий - это формулировка, определение. Я совершенно точно не смогу вспомнить близко хотя бы - то, что четко было сформулировани, абсолютно, для меня - универсально. Всё, это - затворяющая надпись. Камень над мечом и т.п. Смывающая вода. И, к сожалению, это не только средство спасения, это маховик, раскрутив который, становишься его жертвой, как Дон Кихот своих мельниц. Это самостоятельная вещь - и ее нельзя слишком усердно кормить.
Она не освобождает места для чего-то иного, она занимает его собой.
И самое важное - не торопиться говорить, пока не вызреют слова, не станут завершенной сущностью и абсолютной твоей истиной. Предметом абсолютной веры, не интеллектуальной убежденности. Как и следует читать, чтобы понять, что "ветер гонит волны от порога, омывая стопы у деревьев " и "стрелы растут, как орешник" - нужно просто этому абсолютно поверить.
И - вопрос самосохранения. Опережая это время - не изживаешь переживание, а не панически и бессмысленно сбрасываешь с себя первые признаки, первые меты, то есть - не его. Нельзя сказать, что ветка, ломающаяся под тяжестью завязи, принесла земле яблоко.
Неточно, неистинно, неправильно, недостоверно это все сказано. Это тоже не - завершилось.
***
Не нужно ничего искать, сейчас, намеренно, опасаясь не нейти. Самый верный способ не найти. Слова, становящиеся твоей абсолютной правдой, являются сами. Вообще не к тебе, ничуть не через тебя. Просто лучащийся поток. И каким-то чудесным образом он оказывается говорящим что-то важное и о тебе. И даже всецело понятным, в полноте своей принимаемым тобой. Проходящим через эту узкую щель, замочную скважину, не искажаясь и не расщепляясь, как настоящий луч света. То есть эти слова не были ни искусственными, ни "придуманными". Эти-то, протаскиваемые сквозь скважину в "реальность", в оформленность - ломаются, как ломаются игрушки. Хлам.
Это именно нашлись - затерянные, из множества вариантов - их место (материя, тело) и время (звук, этот вариант протяженности, способ соизмерения с твоей жизнью).
Я не знаю, как это происходит. И не знаю, кончно, критерия, как это - "чему абсолютно веришь". Но таких оживших моментов много, они чаще рассыпаны, но иногда сконцентрированы, собраны в одну святящуюся нить. И когда нанизываешь на нее, как бусины, свои руки одну за другой, как шаги, свою жизь воспринимаешь как чудо, веришь и не веришь ей.
Куда там Ариадне- жизнеспасительнице.
***
А собиралась вообще-то всего лишь отыскать и положить здесь, как я переводила (пересказывала, таргум получился, даже не околоперевод) Яцека Качмарского.
Не могу искать.
"Лежу, болею, сам себя жалею."
Нифига не понимаю, не прихожу в сознание, глаза не разлепляю.
И поторопиться - тоже нельзя. Нельзя спешить бросить, забыть, вынести за пределы себя то, что не успело еще завершиться. Нельзя что бы то ни было закончить по своему желанию, избыть. А для меня единственный механизм забывания, единственный работающий - это формулировка, определение. Я совершенно точно не смогу вспомнить близко хотя бы - то, что четко было сформулировани, абсолютно, для меня - универсально. Всё, это - затворяющая надпись. Камень над мечом и т.п. Смывающая вода. И, к сожалению, это не только средство спасения, это маховик, раскрутив который, становишься его жертвой, как Дон Кихот своих мельниц. Это самостоятельная вещь - и ее нельзя слишком усердно кормить.
Она не освобождает места для чего-то иного, она занимает его собой.
И самое важное - не торопиться говорить, пока не вызреют слова, не станут завершенной сущностью и абсолютной твоей истиной. Предметом абсолютной веры, не интеллектуальной убежденности. Как и следует читать, чтобы понять, что "ветер гонит волны от порога, омывая стопы у деревьев " и "стрелы растут, как орешник" - нужно просто этому абсолютно поверить.
И - вопрос самосохранения. Опережая это время - не изживаешь переживание, а не панически и бессмысленно сбрасываешь с себя первые признаки, первые меты, то есть - не его. Нельзя сказать, что ветка, ломающаяся под тяжестью завязи, принесла земле яблоко.
Неточно, неистинно, неправильно, недостоверно это все сказано. Это тоже не - завершилось.
***
Не нужно ничего искать, сейчас, намеренно, опасаясь не нейти. Самый верный способ не найти. Слова, становящиеся твоей абсолютной правдой, являются сами. Вообще не к тебе, ничуть не через тебя. Просто лучащийся поток. И каким-то чудесным образом он оказывается говорящим что-то важное и о тебе. И даже всецело понятным, в полноте своей принимаемым тобой. Проходящим через эту узкую щель, замочную скважину, не искажаясь и не расщепляясь, как настоящий луч света. То есть эти слова не были ни искусственными, ни "придуманными". Эти-то, протаскиваемые сквозь скважину в "реальность", в оформленность - ломаются, как ломаются игрушки. Хлам.
Это именно нашлись - затерянные, из множества вариантов - их место (материя, тело) и время (звук, этот вариант протяженности, способ соизмерения с твоей жизнью).
Я не знаю, как это происходит. И не знаю, кончно, критерия, как это - "чему абсолютно веришь". Но таких оживших моментов много, они чаще рассыпаны, но иногда сконцентрированы, собраны в одну святящуюся нить. И когда нанизываешь на нее, как бусины, свои руки одну за другой, как шаги, свою жизь воспринимаешь как чудо, веришь и не веришь ей.
Куда там Ариадне- жизнеспасительнице.
***
А собиралась вообще-то всего лишь отыскать и положить здесь, как я переводила (пересказывала, таргум получился, даже не околоперевод) Яцека Качмарского.
Не могу искать.
"Лежу, болею, сам себя жалею."
Нифига не понимаю, не прихожу в сознание, глаза не разлепляю.