shlomith_mirka

27 декабря

***
Сансара - размножение неправильностей, в первую голову являющихся человеку и уловимых его сознанием как эстетические: на девичьем лице - хобот муравьеда. Это не страшно, это еще не страшно: рождающиеся неправильности малы, о них можно забыть, стряхнуть с сознания, как страшный сон. Но они никогда не исчезают, они роятся и умножаются, без закона, без воли, без причины. А без них могут из небытия рождаться только уродства - либо по крайней мере пары противоположностей.

***
"Ой, Красная Шапочка! Вы из сказки?" Да, я из сказки. Если я религиозный субъект, то очень странной абстрактной религии. Страх хаоса (сансары как принципа, хотя, возможно, у них есть и иные имена) преодолевается индивидуальным, эгоистичным творческим актом, кратковременным уничтожением сансары в том месте, где я есть сейчас, - и неизбежно тотчас же, по завершении творения, - из него перемещусь. И снова сансары выстроит вокруг меня свои абсурдные, чудовищные маски.

Не желание быть бессмертным (то есть не изменяться), а актуальное отсутствие изменений: я не меняюсь так долго ни интеллектуально - на уровне способов мышления, ни ментально - на уровне сохраненных и актуализирующихся, живущих во мне образов, ни даже телесно - на уровне реакций тела, нервов и психики, ни внешне. То есть я живу как сам себе демиург и сам себе бог - солипсист, творящий бесконечное множество мгновенно откатывающихся от него неценных миров-сфер. Я не меняюсь, потому что во мне актуально присутствуют прошлое, настоящее и будущее (как в любом сознающем себя существе): все образы живут во мне, не исчезая, и они даже вытесняют меня из меня, реальнее и сильнее дома своего и остатка в нем. Я - хозяйка дома, привидение в нем.

Это - нежеланное актуальное сегодняшнее бессмертие, тождественное по сути смерти.
И это сочетается с осознанием своего бессмертия желанного, тоже нынешнего, но это бессмертие в христианском контексте: как бытие синхронное с ИХ, постоянное, повседневное современование Его и меня, ощущение Его человеческого немого присутствия на тех же улицах и в тех же домах. То есть, видимо, образ, слайд евангельской Палестины - один из самых сильных образов, ходящих вместе со мной, на периферии бокового зрения перед домами другой стороны улицы - я вижу это просвечивающее синее небо. Оно встает, как занавес, как экран в ковбойских фильмах. Странно и смешно.
Я жалею, что в детстве не получила религиозного (еврейского или христианского - не очень даже важно сейчас) воспитания. Тогда я могла быть воспринать Синайское откровение или Евангелие не интеллектуально и не "сказочно". Будучи ребенком, я могла бы представить ИХ ребенком. Теперь же для меня это немыслимо. Еще мать только может увидеть Его таким. Я - нет.

Я уничтожаю хаос, грозящий моему существу, символическим и абсолютно реальным повторением своей теогонии (я живу, как сам себе бог), актом осознания, отражения и перевода в некую альтернативную реальность (странно замещающих друг друга смыслов и слов, полменяющихся, множащихся и изменяющихся в оттенках по мере разного рода отдалений). А не - символическим повторением деяний богов и героев (это же должно сопровождаться абсолютной верой, игрой в смерть всерьез, страхом, трепетом, ужасом - и любовью). Да, у меня есть образец - именно дела рук Б-га и людей. Во всех делах жизни - с кантовским приписанием классам действий качеств, делающих их морально правильными и неправильными: лжесвидетельству, поношению родных, любому обману, нет-нет и да-да.
Но повторяя дела Георгия - я не могу уничтожать хаос, я сделаю что-то другое, совсем другое: помогающее эту секунду хаоса пережить тем, кто его претерпевает вместе со мной. Это совсем другая сфера, дело бодхтсаттвы, а не... архата, мистика, суфия, поэта, сумасшедшего, аннигилирующегося вместе со своией квантованной сансарой и своим безумием в нирвану.

И вот бегу быстро по подземелью, прижав рукава к бокам по-птичьи, грохоча ботинками больше на 2 размера, крутится пальто вокруг меня, клетчато-зеленое. И красная шапочка. "Тебе очень идет", ага, спасибо, Моро.

"... И плачет Мирча Элиаде как ни в одной из Илиад".

***
Реальность мне (с моими страхами от ускользания смысла из слова, даже из единочного, не говоря об их искажающем скоплении) явилась такова, что для ее улавливания годится уже брать что угодно, любые средства, не заботясь об их разумном сочленении. Я не говорю: "описания", - хотя бы мгновенной ее остановки. Чтобы что-то уметь делать с собой в ней. Перед ней я в большом изумлении и растерянности. Похоже, я влипла - вместе со всеми моими греками и индусами.

***

Дождь при сильном ветре в свете фонаря - это действительно стайки рыб, сбивающихся, пугающихся, меняющих набравление, устремляющихся прямо в глаза и отскакивающих от самих себя, от воздуха, возвращаясь вверх. Я стояла бы и смотрела. Редко и звонко ударяют по жестяной баночке. Голая рука как плавник - облепленная водой, ледяно сверкающая и плоская. Я уже не вижу ничего, кроме шестигранников и серо-прозрачных кругов капель, разной силы свечения.

***
Оскальзываюсь на серой дорожке вдоль линии, бегу плохо, попадая ботинками мимо. Снег после дождя выглядит так, как будто его ласкали и гладили тонны воды на морском дне - или он был жилищем миллиона змей. Странно, как он мягок и нежен, не превратился в ледяную корку. Но я и так проваливаюсь мимо, оступившись мимо моего серого дна, моей ленты, бугристой змеиной кожи. Я плохо бегу, я ничего не вижу, я устала, я так хочу спать. Стоит черной махиной спящий паровоз, закопченным картонным профилем. Блещут рельсы, раскатанные жгуты, я проваливаюсь мимо, иду по нежданному холму насыпи ("...и с платформы смотрелся почти что..." - ? (НП)), снег и тьма и фонари не чередуются, а смешиваются в безумную карусель. Голова кружится, кружится, ломит плечо, горит и шелушится кожа плеч и щек.

Ветер доносит запах моего спиленного ясеня, я слышу. И слышу, как потрескивают и шуршат неопавшими семенами другие ясени - как под дождем. Это пугающий звук - особенно когда кожа не ощущает ветра.

Руки теплы сухим теплом, шелушащим кожу, хотя кожа и холодна. Мной овладела такая усталость, такой сон, что я села бы и на лестницу и опустила голову на руки. Он обертывает плечи, пеленает, потом выпрямляет локти и обессиливает колени. Так хочется спать. Надо встать и уйти отсюда.

Снилось смутное, не помню.

***
Небытие - это действительно профанное.

***

27 декабря

***
Сансара - размножение неправильностей, в первую голову являющихся человеку и уловимых его сознанием как эстетические: на девичьем лице - хобот муравьеда. Это не страшно, это еще не страшно: рождающиеся неправильности малы, о них можно забыть, стряхнуть с сознания, как страшный сон. Но они никогда не исчезают, они роятся и умножаются, без закона, без воли, без причины. А без них могут из небытия рождаться только уродства - либо по крайней мере пары противоположностей.

***
"Ой, Красная Шапочка! Вы из сказки?" Да, я из сказки. Если я религиозный субъект, то очень странной абстрактной религии. Страх хаоса (сансары как принципа, хотя, возможно, у них есть и иные имена) преодолевается индивидуальным, эгоистичным творческим актом, кратковременным уничтожением сансары в том месте, где я есть сейчас, - и неизбежно тотчас же, по завершении творения, - из него перемещусь. И снова сансары выстроит вокруг меня свои абсурдные, чудовищные маски.

Не желание быть бессмертным (то есть не изменяться), а актуальное отсутствие изменений: я не меняюсь так долго ни интеллектуально - на уровне способов мышления, ни ментально - на уровне сохраненных и актуализирующихся, живущих во мне образов, ни даже телесно - на уровне реакций тела, нервов и психики, ни внешне. То есть я живу как сам себе демиург и сам себе бог - солипсист, творящий бесконечное множество мгновенно откатывающихся от него неценных миров-сфер. Я не меняюсь, потому что во мне актуально присутствуют прошлое, настоящее и будущее (как в любом сознающем себя существе): все образы живут во мне, не исчезая, и они даже вытесняют меня из меня, реальнее и сильнее дома своего и остатка в нем. Я - хозяйка дома, привидение в нем.

Это - нежеланное актуальное сегодняшнее бессмертие, тождественное по сути смерти.
И это сочетается с осознанием своего бессмертия желанного, тоже нынешнего, но это бессмертие в христианском контексте: как бытие синхронное с ИХ, постоянное, повседневное современование Его и меня, ощущение Его человеческого немого присутствия на тех же улицах и в тех же домах. То есть, видимо, образ, слайд евангельской Палестины - один из самых сильных образов, ходящих вместе со мной, на периферии бокового зрения перед домами другой стороны улицы - я вижу это просвечивающее синее небо. Оно встает, как занавес, как экран в ковбойских фильмах. Странно и смешно.
Я жалею, что в детстве не получила религиозного (еврейского или христианского - не очень даже важно сейчас) воспитания. Тогда я могла быть воспринать Синайское откровение или Евангелие не интеллектуально и не "сказочно". Будучи ребенком, я могла бы представить ИХ ребенком. Теперь же для меня это немыслимо. Еще мать только может увидеть Его таким. Я - нет.

Я уничтожаю хаос, грозящий моему существу, символическим и абсолютно реальным повторением своей теогонии (я живу, как сам себе бог), актом осознания, отражения и перевода в некую альтернативную реальность (странно замещающих друг друга смыслов и слов, полменяющихся, множащихся и изменяющихся в оттенках по мере разного рода отдалений). А не - символическим повторением деяний богов и героев (это же должно сопровождаться абсолютной верой, игрой в смерть всерьез, страхом, трепетом, ужасом - и любовью). Да, у меня есть образец - именно дела рук Б-га и людей. Во всех делах жизни - с кантовским приписанием классам действий качеств, делающих их морально правильными и неправильными: лжесвидетельству, поношению родных, любому обману, нет-нет и да-да.
Но повторяя дела Георгия - я не могу уничтожать хаос, я сделаю что-то другое, совсем другое: помогающее эту секунду хаоса пережить тем, кто его претерпевает вместе со мной. Это совсем другая сфера, дело бодхтсаттвы, а не... архата, мистика, суфия, поэта, сумасшедшего, аннигилирующегося вместе со своией квантованной сансарой и своим безумием в нирвану.

И вот бегу быстро по подземелью, прижав рукава к бокам по-птичьи, грохоча ботинками больше на 2 размера, крутится пальто вокруг меня, клетчато-зеленое. И красная шапочка. "Тебе очень идет", ага, спасибо, Моро.

"... И плачет Мирча Элиаде как ни в одной из Илиад".

***
Реальность мне (с моими страхами от ускользания смысла из слова, даже из единочного, не говоря об их искажающем скоплении) явилась такова, что для ее улавливания годится уже брать что угодно, любые средства, не заботясь об их разумном сочленении. Я не говорю: "описания", - хотя бы мгновенной ее остановки. Чтобы что-то уметь делать с собой в ней. Перед ней я в большом изумлении и растерянности. Похоже, я влипла - вместе со всеми моими греками и индусами.

***

Дождь при сильном ветре в свете фонаря - это действительно стайки рыб, сбивающихся, пугающихся, меняющих набравление, устремляющихся прямо в глаза и отскакивающих от самих себя, от воздуха, возвращаясь вверх. Я стояла бы и смотрела. Редко и звонко ударяют по жестяной баночке. Голая рука как плавник - облепленная водой, ледяно сверкающая и плоская. Я уже не вижу ничего, кроме шестигранников и серо-прозрачных кругов капель, разной силы свечения.

***
Оскальзываюсь на серой дорожке вдоль линии, бегу плохо, попадая ботинками мимо. Снег после дождя выглядит так, как будто его ласкали и гладили тонны воды на морском дне - или он был жилищем миллиона змей. Странно, как он мягок и нежен, не превратился в ледяную корку. Но я и так проваливаюсь мимо, оступившись мимо моего серого дна, моей ленты, бугристой змеиной кожи. Я плохо бегу, я ничего не вижу, я устала, я так хочу спать. Стоит черной махиной спящий паровоз, закопченным картонным профилем. Блещут рельсы, раскатанные жгуты, я проваливаюсь мимо, иду по нежданному холму насыпи ("...и с платформы смотрелся почти что..." - ? (НП)), снег и тьма и фонари не чередуются, а смешиваются в безумную карусель. Голова кружится, кружится, ломит плечо, горит и шелушится кожа плеч и щек.

Ветер доносит запах моего спиленного ясеня, я слышу. И слышу, как потрескивают и шуршат неопавшими семенами другие ясени - как под дождем. Это пугающий звук - особенно когда кожа не ощущает ветра.

Руки теплы сухим теплом, шелушащим кожу, хотя кожа и холодна. Мной овладела такая усталость, такой сон, что я села бы и на лестницу и опустила голову на руки. Он обертывает плечи, пеленает, потом выпрямляет локти и обессиливает колени. Так хочется спать. Надо встать и уйти отсюда.

Снилось смутное, не помню.

***
Небытие - это действительно профанное.

***