![[personal profile]](https://www.dreamwidth.org/img/silk/identity/user.png){kind=small}
shlomith_mirka25 мая 2012.
***
Что-то в небе с грохотом выгибается, может, самолет - челнок. Вспарывает водную, стылую, тяжелую ткань. Так высоко - не видно.
Кошка так красива - всегда, всегда - смотришь и не знаешь, что сказать. Гладишь по спинке, она откликается, вскидывает голову, смотрит косенько. Снова на длинной шее волнисто вылизывает шерсть.
***
Первой, кто вышел из электрички, была бабушка с косой. Чтобы косить. Вторым, кого я увидела, был очень черный индус в синей чалме, уже внутри электрички, рассевшийся, как паук, над огромным баулом.
Круто.
***
Смотришь сверху, с насыпи, на все это шевеление, на выросты ясеневых веток, на бугристость травы - какое оно безумно-живое, какое оно огромное. На бубенное трепыхание близких кленов, парчово-красно-желтых сквозь очевидную зелень. Вспоминаю судакские холмы, генуэзские, не выгорающие, сверху короткошерстные, как верблюжья спина ("отец, можно мне не сойти?" - в платье, штанах под ним, с пояском поверх), вблизи покрытые высокой жесткой травой, свистящей, режущей воздух, воспламеняющейся, как камыш, по верхам. Какое над этим синее небо, какое под этим глубокое море! Темно-синее, ослепительное на востоке, мятое, как фольга, далекое - с горы, со сторожевай башни, на которую я вскарабкалась по ослепительно-гладкой каменной щеке. И запах моря заглушает травяной жар - и жар, льющийся с неба, опадающий отслоившимися небесными красками. Выбеленные ракушки - повсюду, возле колен на травинках, под рукой на ветке куста. Пахнет козами, слышно коз, видны белые блеющие точки. Море, море за ними. Камни, выгибающийся под небом, между всеми этими стенами встающий кровлей шатра гул металлического листа, в который ударяет возле крохотной церкви священник. Ветер треплет его одежду (вот, видны белые кроссовки на ногах), ор кузнечиков, моя голова на руках, тень от башни тяжелее и площе самой квадратной башни, пртянывшаяся по направлению назад.
Чего-то главного не сказала. Не вижу.
Есть свои инерция и скорость у действительности воспоминания, есть у текста. Достигнуть их слиянности - погрузиться в них. И воспринимать цело, не дешифруя. Потом - если хочется.
Какой же обжигающий холод сегодня в этом ветре, гореть в этом ветре могу! Пот ледяной - и это смола уже, сворачивающийся сок - пахнет травой. Улиточка черной свернутой бумажки.
Все эти берега...
Это вихорьки, струйки из ада, из которых растут листья. И ад перестает казаться таким адом, и ад перестает быть адом.
Иметь хотя бы простые глаза - и это всё.
***
Называние, мольба - готовят, настраивают на эту действительность, приготовляют руки и силы, дают направление - и безумный завод - сделать! И чудо может быть. Странным образом твоим участием, как безумного (без-умного) паука в плетении паутины, оно выстраивается, и ты его не понимаешь. Просто потому, что ты отдал себя материалом, в полное распоряжение... - оно происходит, минуя твою память. И первым исчезают мелкие страхи, впереди горит только один, всю ночь он горит над головой, всегда в глазах - не поверить, не смочь. Всё остальное - можешь.
***
Долго стояла, ходила под великолепно вытянутыми ветвями большой березы, гнущимися от своей тяжести. Плутаешь взглядом в зелени и сережках, смаргиваешь черную точку в уголке внешнем глаза, теряешься, снова находишься, ощущаешь себя комаром - из тех, что золотятся в провисшем воздухе между деревьями. Метет светлый ветер, из темноты пробиваются яркие блики - вся береза шумит, смещается, вращается вокруг своей оси - разговаривает с комаром. Облака густы и хлебны, скоро рыжи и золотисты, еще белы. А в объективе всё становится плоским и отблескивающим сиреневым перламутром: и облака, и яблони, и моя темнеющая, вспыхивающая береза.
Сквозь прутья забора на ходу - солнце - как киноаппарат. Тени расчерчивают поляну, на траве лежат павшие одуванчики, истаивают.
***
Как будто мне этого света не хватит - над деревьями - хочу прямо в глазав зрачок, и чтобы на ходу - поезда - осветили пол-лица - или все лицо, на минуту, белое.
Как будто мне его всегда, уже не хватает, как будто из-под зимы, гимы (Г-и-м-а-л-а-и), из-под горы...
За аэродрмом вырезанный из картона Каркассон, ласточка - между облаками и солнцем, которое ниже. Голубящаяся, скатывающаяся пухом розовая теплая дымка, под ней - ледяной ветер.
Трава красная вырастает среди зеленой травы.
***
Мало увидели глаза, мало смотрели - заслепились в книгу, в лист, на свои руки.
***
***
Что-то в небе с грохотом выгибается, может, самолет - челнок. Вспарывает водную, стылую, тяжелую ткань. Так высоко - не видно.
Кошка так красива - всегда, всегда - смотришь и не знаешь, что сказать. Гладишь по спинке, она откликается, вскидывает голову, смотрит косенько. Снова на длинной шее волнисто вылизывает шерсть.
***
Первой, кто вышел из электрички, была бабушка с косой. Чтобы косить. Вторым, кого я увидела, был очень черный индус в синей чалме, уже внутри электрички, рассевшийся, как паук, над огромным баулом.
Круто.
***
Смотришь сверху, с насыпи, на все это шевеление, на выросты ясеневых веток, на бугристость травы - какое оно безумно-живое, какое оно огромное. На бубенное трепыхание близких кленов, парчово-красно-желтых сквозь очевидную зелень. Вспоминаю судакские холмы, генуэзские, не выгорающие, сверху короткошерстные, как верблюжья спина ("отец, можно мне не сойти?" - в платье, штанах под ним, с пояском поверх), вблизи покрытые высокой жесткой травой, свистящей, режущей воздух, воспламеняющейся, как камыш, по верхам. Какое над этим синее небо, какое под этим глубокое море! Темно-синее, ослепительное на востоке, мятое, как фольга, далекое - с горы, со сторожевай башни, на которую я вскарабкалась по ослепительно-гладкой каменной щеке. И запах моря заглушает травяной жар - и жар, льющийся с неба, опадающий отслоившимися небесными красками. Выбеленные ракушки - повсюду, возле колен на травинках, под рукой на ветке куста. Пахнет козами, слышно коз, видны белые блеющие точки. Море, море за ними. Камни, выгибающийся под небом, между всеми этими стенами встающий кровлей шатра гул металлического листа, в который ударяет возле крохотной церкви священник. Ветер треплет его одежду (вот, видны белые кроссовки на ногах), ор кузнечиков, моя голова на руках, тень от башни тяжелее и площе самой квадратной башни, пртянывшаяся по направлению назад.
Чего-то главного не сказала. Не вижу.
Есть свои инерция и скорость у действительности воспоминания, есть у текста. Достигнуть их слиянности - погрузиться в них. И воспринимать цело, не дешифруя. Потом - если хочется.
Какой же обжигающий холод сегодня в этом ветре, гореть в этом ветре могу! Пот ледяной - и это смола уже, сворачивающийся сок - пахнет травой. Улиточка черной свернутой бумажки.
Все эти берега...
Это вихорьки, струйки из ада, из которых растут листья. И ад перестает казаться таким адом, и ад перестает быть адом.
Иметь хотя бы простые глаза - и это всё.
***
Называние, мольба - готовят, настраивают на эту действительность, приготовляют руки и силы, дают направление - и безумный завод - сделать! И чудо может быть. Странным образом твоим участием, как безумного (без-умного) паука в плетении паутины, оно выстраивается, и ты его не понимаешь. Просто потому, что ты отдал себя материалом, в полное распоряжение... - оно происходит, минуя твою память. И первым исчезают мелкие страхи, впереди горит только один, всю ночь он горит над головой, всегда в глазах - не поверить, не смочь. Всё остальное - можешь.
***
Долго стояла, ходила под великолепно вытянутыми ветвями большой березы, гнущимися от своей тяжести. Плутаешь взглядом в зелени и сережках, смаргиваешь черную точку в уголке внешнем глаза, теряешься, снова находишься, ощущаешь себя комаром - из тех, что золотятся в провисшем воздухе между деревьями. Метет светлый ветер, из темноты пробиваются яркие блики - вся береза шумит, смещается, вращается вокруг своей оси - разговаривает с комаром. Облака густы и хлебны, скоро рыжи и золотисты, еще белы. А в объективе всё становится плоским и отблескивающим сиреневым перламутром: и облака, и яблони, и моя темнеющая, вспыхивающая береза.
Сквозь прутья забора на ходу - солнце - как киноаппарат. Тени расчерчивают поляну, на траве лежат павшие одуванчики, истаивают.
***
Как будто мне этого света не хватит - над деревьями - хочу прямо в глазав зрачок, и чтобы на ходу - поезда - осветили пол-лица - или все лицо, на минуту, белое.
Как будто мне его всегда, уже не хватает, как будто из-под зимы, гимы (Г-и-м-а-л-а-и), из-под горы...
За аэродрмом вырезанный из картона Каркассон, ласточка - между облаками и солнцем, которое ниже. Голубящаяся, скатывающаяся пухом розовая теплая дымка, под ней - ледяной ветер.
Трава красная вырастает среди зеленой травы.
***
Мало увидели глаза, мало смотрели - заслепились в книгу, в лист, на свои руки.
***