Важное свидетельство

Оригинал взят у elena_aka_hel в Важное свидетельство

Оригинал взят у vtulova в Важное свидетельство

Оригинал взят у feruza в Важное свидетельство

Оригинал взят у sangria_s в Важное свидетельство

Оригинал взят у garfield_s в Важное свидетельство

Ксения Адамович: мой "Марш миллионов", (Фейсбук)

...Набережная была забита людьми. И вот скажу я вам - среди них было очень мало людей, которые хотели прорвать оборону, или подраться с ОМОНом, или всячески проявить революционную активность. В основном все были веселые, перезванивались с родными и близкими, скандировали лозунги и стояли на месте.

Мы просто не уходили. Мы просто стояли и никого не трогали и не уходили. Я ни на минуту не чувствовала опасности от этой толпы. Ни на секунду. Каждый раз, когда бритоголовый мальчик случайно двигал меня локтем, он в ужасе поворачивался и говорил "Ой, извините пожалуйста, я случайно!" - "Да что вы, что вы!", говорила я.
И это правда. Я маленькая блондинка, которую угораздило пойти на митинг в платье, и я говорю как факт - ЭТА толпа была не опасна. И я считаю архиважным донести эту мысль до всех, кто это прочтет. Потому что вы не увидите этого в новостях...


( Читать целиком )

( Прочитать всё )

Важное свидетельство

Оригинал взят у elena_aka_hel в Важное свидетельство

Оригинал взят у vtulova в Важное свидетельство

Оригинал взят у feruza в Важное свидетельство

Оригинал взят у sangria_s в Важное свидетельство

Оригинал взят у garfield_s в Важное свидетельство

Ксения Адамович: мой "Марш миллионов", (Фейсбук)

...Набережная была забита людьми. И вот скажу я вам - среди них было очень мало людей, которые хотели прорвать оборону, или подраться с ОМОНом, или всячески проявить революционную активность. В основном все были веселые, перезванивались с родными и близкими, скандировали лозунги и стояли на месте.

Мы просто не уходили. Мы просто стояли и никого не трогали и не уходили. Я ни на минуту не чувствовала опасности от этой толпы. Ни на секунду. Каждый раз, когда бритоголовый мальчик случайно двигал меня локтем, он в ужасе поворачивался и говорил "Ой, извините пожалуйста, я случайно!" - "Да что вы, что вы!", говорила я.
И это правда. Я маленькая блондинка, которую угораздило пойти на митинг в платье, и я говорю как факт - ЭТА толпа была не опасна. И я считаю архиважным донести эту мысль до всех, кто это прочтет. Потому что вы не увидите этого в новостях...


( Читать целиком )

( Прочитать всё )

Важное свидетельство

Оригинал взят у elena_aka_hel в Важное свидетельство

Оригинал взят у vtulova в Важное свидетельство

Оригинал взят у feruza в Важное свидетельство

Оригинал взят у sangria_s в Важное свидетельство

Оригинал взят у garfield_s в Важное свидетельство

Ксения Адамович: мой "Марш миллионов", (Фейсбук)

...Набережная была забита людьми. И вот скажу я вам - среди них было очень мало людей, которые хотели прорвать оборону, или подраться с ОМОНом, или всячески проявить революционную активность. В основном все были веселые, перезванивались с родными и близкими, скандировали лозунги и стояли на месте.

Мы просто не уходили. Мы просто стояли и никого не трогали и не уходили. Я ни на минуту не чувствовала опасности от этой толпы. Ни на секунду. Каждый раз, когда бритоголовый мальчик случайно двигал меня локтем, он в ужасе поворачивался и говорил "Ой, извините пожалуйста, я случайно!" - "Да что вы, что вы!", говорила я.
И это правда. Я маленькая блондинка, которую угораздило пойти на митинг в платье, и я говорю как факт - ЭТА толпа была не опасна. И я считаю архиважным донести эту мысль до всех, кто это прочтет. Потому что вы не увидите этого в новостях...


( Читать целиком )

( Прочитать всё )

Инна Лиснянская.

***
Забвенья нету сладкого,
Лишь горькое в груди,—
Защиты жди от слабого,
От сильного не жди.

Такое время адово
На нынешней Руси,—
Проси не у богатого,
У бедного проси.

Наглядны все прозрения,
Все истины просты,—
Не у святых прощения,
У грешников проси.

1967

***
Наконец-то я проникла в слово,
В суть его — и в плоть его и в дух,
Наконец-то я уже готова
Это слово выговорить вслух.

Но, однако ж, каверзные годы
И со мною сделали свое,—
Чем мы глубже входим в суть природы,
Тем страшнее выразить её.

1966

***
Из сборника "Иерусалимская тетрадь" :

***
Жирные листья нежили
Глаз на весеннем пиру.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени не помру.

Слух мой увядший тешили
Птицы, качая листву.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени доживу.

Сюда, где ангелы спешились
Над синею солью вод,
Душа возвратится, ежели
Телу не повезёт.

2004

***

Инна Лиснянская.

***
Забвенья нету сладкого,
Лишь горькое в груди,—
Защиты жди от слабого,
От сильного не жди.

Такое время адово
На нынешней Руси,—
Проси не у богатого,
У бедного проси.

Наглядны все прозрения,
Все истины просты,—
Не у святых прощения,
У грешников проси.

1967

***
Наконец-то я проникла в слово,
В суть его — и в плоть его и в дух,
Наконец-то я уже готова
Это слово выговорить вслух.

Но, однако ж, каверзные годы
И со мною сделали свое,—
Чем мы глубже входим в суть природы,
Тем страшнее выразить её.

1966

***
Из сборника "Иерусалимская тетрадь" :

***
Жирные листья нежили
Глаз на весеннем пиру.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени не помру.

Слух мой увядший тешили
Птицы, качая листву.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени доживу.

Сюда, где ангелы спешились
Над синею солью вод,
Душа возвратится, ежели
Телу не повезёт.

2004

***

Инна Лиснянская.

***
Забвенья нету сладкого,
Лишь горькое в груди,—
Защиты жди от слабого,
От сильного не жди.

Такое время адово
На нынешней Руси,—
Проси не у богатого,
У бедного проси.

Наглядны все прозрения,
Все истины просты,—
Не у святых прощения,
У грешников проси.

1967

***
Наконец-то я проникла в слово,
В суть его — и в плоть его и в дух,
Наконец-то я уже готова
Это слово выговорить вслух.

Но, однако ж, каверзные годы
И со мною сделали свое,—
Чем мы глубже входим в суть природы,
Тем страшнее выразить её.

1966

***
Из сборника "Иерусалимская тетрадь" :

***
Жирные листья нежили
Глаз на весеннем пиру.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени не помру.

Слух мой увядший тешили
Птицы, качая листву.
Я возвращусь сюда, ежели
До осени доживу.

Сюда, где ангелы спешились
Над синею солью вод,
Душа возвратится, ежели
Телу не повезёт.

2004

***

Юрий Михайлик.

***
Ну, сначала я немножко поговорю.

Однажды я уже была в археологической экспедиции. Сказано громковато: так, дней 5 покопали раскоп, да, с 7 утра до часу, пока солнце не начинало белым огнем просто выжигать все вокруг, валясь в мгновенно высыхающую перевернутую землю в перерывы, оглушаясь даже не стрекотом кузнечиков - уже тишиной. Хлебали воду, которая потом бултыхалась в кишках, и есть не могли, мылись в реке. Но не в этом дело. Остальное время шлялись по окрестных холмам, к реке, встречались со змеями и местными, ездили в станицу Раздорскую и в Азов, слушали лекции в разрушенной школе, под потолком которой у нас над головами летали ласточки. И не в этом тоже дело.
Выкапывали керамику, бараньи кости, чешую каких-то рыб, которых ели тут хазары. Какие-то люди сидели тут и ели, что-то сварив в большом сером сосуде (вот его закопченные осколки), в эту яму они бросали кости, а здесь, может быть, сидели. Как-то они были одеты, может быть, с ними были дети, и они бегали вокруг. Потом они встали и ушли. ...И вот чему я благодарна - что мы выкапывали только бараньи кости. Ну, чешую. Но что это не был курган. Мы ж не знали, что будем копать именно остаток городища, да еще где-то на отшибе. Короче, что это не было захоронение. Потом в музее Азова на одном из столов под стеклом я видела гору нательных крестиков. Я, близорукая как крот, издали поняла, что это такое. Откуда. Почему. Слава Б-гу, что я видела под слоем земли, под своими черными от земли руками только бараньи кости. Я не разрыдалась в музее, потому что уже как-то плакала над этим стихотворением. Родной город Юрия Михайлика - тоже Одесса.

Я думаю, что я больше никуда не поеду.

***
Юрий Михайлик

В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа,
куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.

С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва,
висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы,
бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.

С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай!
Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней.
Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей.
(И некоторые предметы сохранились до наших дней.)

Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин,
и командовал обороной в небольшом городке.

Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.

Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе.
Его любили красавицы. У него удалась судьба.
Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.

Мы обязаны памятью предателям и мародёрам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.

***

Юрий Михайлик.

***
Ну, сначала я немножко поговорю.

Однажды я уже была в археологической экспедиции. Сказано громковато: так, дней 5 покопали раскоп, да, с 7 утра до часу, пока солнце не начинало белым огнем просто выжигать все вокруг, валясь в мгновенно высыхающую перевернутую землю в перерывы, оглушаясь даже не стрекотом кузнечиков - уже тишиной. Хлебали воду, которая потом бултыхалась в кишках, и есть не могли, мылись в реке. Но не в этом дело. Остальное время шлялись по окрестных холмам, к реке, встречались со змеями и местными, ездили в станицу Раздорскую и в Азов, слушали лекции в разрушенной школе, под потолком которой у нас над головами летали ласточки. И не в этом тоже дело.
Выкапывали керамику, бараньи кости, чешую каких-то рыб, которых ели тут хазары. Какие-то люди сидели тут и ели, что-то сварив в большом сером сосуде (вот его закопченные осколки), в эту яму они бросали кости, а здесь, может быть, сидели. Как-то они были одеты, может быть, с ними были дети, и они бегали вокруг. Потом они встали и ушли. ...И вот чему я благодарна - что мы выкапывали только бараньи кости. Ну, чешую. Но что это не был курган. Мы ж не знали, что будем копать именно остаток городища, да еще где-то на отшибе. Короче, что это не было захоронение. Потом в музее Азова на одном из столов под стеклом я видела гору нательных крестиков. Я, близорукая как крот, издали поняла, что это такое. Откуда. Почему. Слава Б-гу, что я видела под слоем земли, под своими черными от земли руками только бараньи кости. Я не разрыдалась в музее, потому что уже как-то плакала над этим стихотворением. Родной город Юрия Михайлика - тоже Одесса.

Я думаю, что я больше никуда не поеду.

***
Юрий Михайлик

В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа,
куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.

С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва,
висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы,
бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.

С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай!
Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней.
Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей.
(И некоторые предметы сохранились до наших дней.)

Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин,
и командовал обороной в небольшом городке.

Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.

Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе.
Его любили красавицы. У него удалась судьба.
Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.

Мы обязаны памятью предателям и мародёрам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.

***

Юрий Михайлик.

***
Ну, сначала я немножко поговорю.

Однажды я уже была в археологической экспедиции. Сказано громковато: так, дней 5 покопали раскоп, да, с 7 утра до часу, пока солнце не начинало белым огнем просто выжигать все вокруг, валясь в мгновенно высыхающую перевернутую землю в перерывы, оглушаясь даже не стрекотом кузнечиков - уже тишиной. Хлебали воду, которая потом бултыхалась в кишках, и есть не могли, мылись в реке. Но не в этом дело. Остальное время шлялись по окрестных холмам, к реке, встречались со змеями и местными, ездили в станицу Раздорскую и в Азов, слушали лекции в разрушенной школе, под потолком которой у нас над головами летали ласточки. И не в этом тоже дело.
Выкапывали керамику, бараньи кости, чешую каких-то рыб, которых ели тут хазары. Какие-то люди сидели тут и ели, что-то сварив в большом сером сосуде (вот его закопченные осколки), в эту яму они бросали кости, а здесь, может быть, сидели. Как-то они были одеты, может быть, с ними были дети, и они бегали вокруг. Потом они встали и ушли. ...И вот чему я благодарна - что мы выкапывали только бараньи кости. Ну, чешую. Но что это не был курган. Мы ж не знали, что будем копать именно остаток городища, да еще где-то на отшибе. Короче, что это не было захоронение. Потом в музее Азова на одном из столов под стеклом я видела гору нательных крестиков. Я, близорукая как крот, издали поняла, что это такое. Откуда. Почему. Слава Б-гу, что я видела под слоем земли, под своими черными от земли руками только бараньи кости. Я не разрыдалась в музее, потому что уже как-то плакала над этим стихотворением. Родной город Юрия Михайлика - тоже Одесса.

Я думаю, что я больше никуда не поеду.

***
Юрий Михайлик

В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа.
Во время тройной зачистки их не смогли найти.
Гамала относилась к городам крепостного типа,
куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти.

С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва,
висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть.
Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы,
бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть.

С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай!
Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней.
Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей.
(И некоторые предметы сохранились до наших дней.)

Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен.
Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке.
До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин,
и командовал обороной в небольшом городке.

Потом их загнали в пещеры и обложили туго,
и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать,
они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга.
Он остался последним. И он не стал умирать.

Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе.
Его любили красавицы. У него удалась судьба.
Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий.
Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба.

Мы обязаны памятью предателям и мародёрам.
Мы обязаны сладостью горьким всходам земли.
Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым
удалось спрятаться так, что их не нашли.

***